Главная

Карта сайта

Медицина

Ильенков

Биология и культура

Теория культуры

Контакты

На сайт РФО Диалог XXI век

 

 

 

 

В.А. Рыбин (Челябинск)

 

 

Культурная и биологическая эволюция: опыт теоретического взаимообогащения

 

Опубликовано в:

Человек и многомерность сотворенного им мира: монография / С.А. Азаренко, Е.В. Бакеева, Т.Х. Керимов и др.; Под общ. ред. Е.В. Бакеевой. - Екатеринбург: Изд-во Урал. академии госслужбы, 2010. - С. 167 - 178.

 

 

 

 

У Андрея Платонова есть рассказ «В прекрасном и яростном мире». Главное действующее лицо этого рассказа машинист Мальцев – человек, обладающий необычайной способностью воспринимать спектры светового излучения, недоступные обычным людям. Но это обстоятельство как раз и становится для него причиной жестоких жизненных испытаний. От лица рассказчика Платонов говорит: «Я не был другом Мальцева... Но я был ожесточен против роковых сил, случайно и равнодушно уничтожающих человека; я почувствовал тайный, неуловимый расчет этих сил – в том, что они губили именно Мальцева, а, скажем, не меня. Я понимал, что в природе не существует такого расчета в нашем человеческом, математическом смысле, но я видел, что происходят факты, доказывающие существование враждебных, для человеческой жизни гибельных обстоятельств, и эти гибельные силы сокрушают избранных, возвышенных людей».

В этом утверждении нет никакой мистики, на язык реальности оно может быть переведено следующим образом. Мир – это многообразие, составленное всеобщей взаимосвязью всего со всем, условием возникновения которого  является относительное обособление каждого из образующих его начал в существующую для себя, относительно независимую от окружения индивидуальность; возникновение такой индивидуальности всегда связано с нарушением некоего исходного равновесия, что необходимым образом и вызывает обратную реакцию всей окружающей среды на проявление подобной автономной активности. «Обратной силой можно назвать реакцию окружающего мира на всякое выделение из него отдельной части, претендующей на независимость, бросающей вызов целому»[1].

В мире живой природы и в культуре данная закономерность находит наиболее полное и доказательное воплощение, и потому учет её в качестве осознанной мировоззренческой установки создает возможность продвинуться в решении некоторых актуальных проблем культурной и биологической эволюции.

Начнем с эволюционного аспекта в науках о живом, где в последние десятилетия были достигнуты такие безусловно впечатляющие на первый взгляд успехи, как расшифровка генома человека, клонирование млекопитающих и др. Однако, если взглянуть на те же результаты менее пристрастно, то они окажутся более скромными. В частности, в отношении расшифровки генома человека, одного из наиболее амбициозных научных проектов второй половины XX века, выяснилось, что в данном случае была определена лишь «буквенная», механическая последовательность нуклеотидов в хромосомной цепи человека, но отнюдь не «словесное», органическое единство слагаемых его организменной целостности, и уж тем более не было достигнуто знание того, по каким законам воссоздается живой организм. Вызванное данным обстоятельством разочарование, затронувшее и научные круги, и общественное мнение, а также неполная ясность дальнейших исследовательских перспектив[2] указывают на наличие некоего родового недостатка в представлениях о биологической эволюции и в выстроенной на их основе той программе научного развития биологии, которая была намечена еще в дарвиновский период и полностью реализовалась в XX веке, главным образом по ходу становления и развития генетики. Этот недостаток выражается как аналитически ориентированный акцент на исследовании преимущественно внутренних факторов биологической эволюции (таких, как генетический механизм наследственности и изменчивости живых организмов) при явно недостаточном учете внешней среды в качестве контекстуального условия ее осуществления.

Это означает, что сугубо «объектный» подход классической науки, прочно закрепившийся в современной биологии, не позволяет рассматривать внешнюю среду существования живого как «свое иное» этого живого. Причина – отсутствие в науках о живом таких методологических подходов, которые создавали бы возможность промоделировать взаимосвязь  живых организмов и их средового окружения на основе неких единых сквозных принципов.

Выход из этой ситуации видится на путях включения в концепты теоретической биологии «субъектного» фактора, присущего неклассической науке. На роль такого фактора безусловно претендует теоретически представленная культура, в контекстуально однородное пространство которой при таком подходе втягиваются все исследуемые предметы – не только природа в ее внутренних (организменных, клеточных и субклеточных) и внешних (средовых) проявлениях, но и люди (включая исследователей), и сама культура. Тогда мир живого в этой своеобразной призме предстанет не как противопоставленный человеку, но как обращенный к нему, а сам человек проявит себя не как «сторонний наблюдатель», но как субъект, во всех аспектах своего существования «интегрированный»  в этот мир: «Здесь человек выступает как носитель культуры. Ее объективации – наука, искусство, язык и т.д. становятся той средой, в которой мы наблюдаем человека, иными словами, наблюдаем всю человеческую реальность как конкретное жизненное единство. Культура и должна стать предметом исследования как специфическое выражение этого жизненного единства. Виды и формы ее объективаций должны дать нам материал для суждения о структуре жизненной системы человека в совокупности всех ее слоев»[3]. Что и позволит на едином основании проследить взаимосвязь (неуловимую для «объектно» ориентированных подходов) генотипа и фенотипа, организма и среды, вида и биоценоза, биоценоза и биосферы, биосферы и ноосферы, т.е. всех конкретных составляющих биологической эволюции.

Привычнее было бы выразить данное основание на гегелевский манер -  через действенность общих законов, «пронизывающих» собой разные уровни организации живого (включая и культуру как активно воспроизводящуюся – живую – реальность). Но при таком понимании не выявляется конструктивный источник их общего эволюционного развития. Искомое же «конструктивное» понимание следует выразить положением: «Живое в процессе эволюции само, т.е. активно производит условия своего существования».

В свете данного положения вид и среда предстают как контекстуальное единство (субстратно однородная целостность), и потому то, что принято называть средой существования вида, противопоставленной ему в качестве чего-то сугубо внешнего, выступает тут одновременно и как условие, и как результат жизнедеятельности вида, т.е. как нечто опосредствованное видом, сугубо внутреннее для него. В этом смысле вид не адаптируется к внешней среде, формируя себя изнутри (как это в конечном счете выглядит во всех версиях эволюционной теории – и у Ламарка, и у Дарвина, и в Синтетической теории эволюции, и в концепциях «самоустремленной эволюции» - у Л. Берга или Тейяра де Шардена), но активно воссоздает ее, ассимилируя и превращая в продолжение самого себя. Среда существования вида - это условия, производимые, воспроизводимые и преобразуемые самой деятельностью этого вида, выступающего как активное начало «одно-родной» - родственной с ним - среды.

С этой точки зрения органическая эволюция в своих конкретных –биологическом и культурном - проявлениях представляет собой  процесс, характеризующийся  непрерывным усложнением взаимодействия среды и вида, которое можно определять также и как «уплотнение» условий видовой жизнедеятельности, по ходу которого выявляются три возможных варианта дальнейшего существования, одним из которых собственно и становится восходящее – эволюционное - развитие. Варианты эти (на примере биологической эволюции) таковы.

Первый  - «распыление» вида в составе его окружения, как бы его «растаскивание» по периметру среды силами избыточных контактов с нею. Это означает, что с какого-то момента вид становится неспособным к дальнейшей переработке результатов собственной активности, к существованию в среде этих результатов, т.е. в среде самого себя. Что и означает на практике вымирание вида, его гибель.

Второй – «инкапсуляция» или «самозамыкание», т.е. ограничение, свертывание контактов вида со средой, перевод их в русло узконаправленного, ограниченного взаимодействия с нею. Это означает снижение активности, переход на более низкий уровень организации. В рамках биологической эволюции воплощением такого варианта являются многочисленные примеры специализации.

И третий, направленный по линии эволюционного совершенствования вариант реализуется как перевод внешней, «средовой» сложности во «внутривидовой» план, что означает формирование у составляющих вид особей более совершенных способов воспроизводства и ориентации в среде, т.е. овладение ею. Данный вариант лежит в русле универсализации вида (например, посредством совершенствования нервной системы или цефализации), которая, собственно и задает траекторию органической эволюции. Вид формируется, переводя внешние (средовые, филогенетически «прожитые» факторы своего существования) во внутренние (организменные, онтогенетические) программы своего развития и освоения среды. Чем выше располагается вид на эволюционной лестнице, тем более сложные «тексты», повествующие об истории средового освоения «свернуты» в нем, закреплены для повторения в онтогенезе особи, и, как следствие, более совершенными являются новые средства освоения (усложнения) среды и более значительными - масштабы её охвата.

Органическая эволюция, таким образом, есть результат преобразования среды ее активным – живым – началом, которое, воздействуя на среду, «уплотняет» ее, пересоздает условия своего существования, справляется с «подпором» этих новых условий («ассимилирует сложность») и само в конечном счете полностью преобразуется в этом процессе – эволюционирует, т.е, образно выражаясь, протискивается в проход между двумя крайними «неудачными» полюсами своей активности (между «распылением», т.е. переусложнением и «самозамыканием», т.е. деградацией сложности), отталкивается от них и так движется вперед и вверх.

Итак, можно заключить, что по сути все виды живого реализуют одну и ту же модель восходящего саморазвития в процессе «уплотнения» среды.

Однако, если субъектный - культуроцентрический - подход позволяет обогатить понимание закономерностей биологической эволюции, то и вытекающие отсюда более конкретные представления о ней создают, в свою очередь, возможность выявить в культурной эволюции новые стороны. Иными словами, принцип взаимодействия среды и ее активного начала вполне может быть распространен на исследование культуры и человека, но -  с учетом специфики его проявления в сфере культурной эволюции, ибо при слишком широкой экстраполяции представлений об активном саморазвитии живого могут быть упущены некоторые важные акценты, специфичные именно для культуры. Что в дальнейшем рискует обернуться поверхностными или даже мистическими аналогиями, типа уподобления микрокосмоса – макрокосмосу, человеческого организма – устройству общества и т.д., как это происходит в астрологии или алхимии, а также в концепциях виталистического толка или в разного рода натурфилософских учениях..

Различие биологической и культурной эволюции заключается, во-первых, в том, что биологический мир живого, вне зависимости от качественного совершенства его конкретного уровня, остается селективно разделенным: каждый вид осваивает лишь какую-то более-менее ограниченную часть биосферы, живет и совершенствуется лишь в рамках своего видового пространства. Человек же существует в условиях полноты предельного порядка: его мир –  бытие в целом, его «видовое» пространство – весь Универсум, его эволюция – совершенствование исторически данной культуры во всем её объеме. В силу чего человек разумный – это существо универсальное.

Во-вторых, освоение этой полноты всегда выступает для человека как неповторимое, именно ему предназначенное индивидуальное «жизненное задание»: обращая мир «на себя», вырабатывая уникальные, лишь ему присущие способы бытия в культуре и через них – способы «одоления полноты» мира, человек как особь (индивид) отвечает не только за свой род, но и за себя, за свою неповторимую жизненную судьбу, тогда как особь любого животного вида предопределена лишь к тому, чтобы осуществить свой вид, но отнюдь не свою индивидуальность. В силу чего человек разумный – это существо уникальное. Таким образом, человек как основной агент культурной эволюции представляет собой существо, для которого «смысл жизни имеет не одно, а два измерения – универсальное и уникальное»[4]. Что и выступает в качестве одного из базисных факторов, отделяющих культурную эволюцию от биологической.

Данное обстоятельство, безусловно, повышает бытийный статус человека, но столь же неоспоримо усложняет и его жизнь, и процесс культурной эволюции в целом, поскольку сложность задачи «одоления полноты», встающая перед человеком по ходу развития культуры, возрастает в несравненно большей степени, нежели в живой природе по ходу биологической эволюции – и по причине увеличения объема того коллективного опыта, который очередное поколение людей должно осваивать, чтобы каждый его представитель мог стать человеком разумным, и по причине постоянного (вплоть до экспоненциального) ускорения темпов обновления образцов культуры, и по причине исторического обособления человека в качестве самостоятельного социального начала, и по причине многих иных факторов, в которых проявляется последовательное «уплотнение» культуры как «средового вещества» человеческого существования. «Борьба со сложностью» обретает особенно драматические формы в наши дни, в условиях современной культуры, когда формы человеческого самоосуществления не предписываются более традицией, когда конкретный человек проживает свою жизнь в качестве самостоятельной единицы, автономной от какой-либо социальной целостности общинного типа, в силу чего невиданно возрастает напор массива духовных и материальных артефактов, обращенный непосредственно к отдельному индивиду.

Ситуация такого рода еще более 100 лет назад была определена как «трагедия современной культуры», о чем весьма убедительно высказывались Л.Н. Толстой, Ф. Ницше, З. Фрейд, М. Хоркхаймер и Т. Адорно и многие другие мыслители. Весьма пессимистично на перспективы культурной эволюции смотрел Г. Зиммель: «Необозримо растущий запас объективированного духа предъявляет к субъекту целый ряд запросов, будит в нем стремления, исполняет его чувством собственной недостаточности и беспомощности и вплетает его в общие отношения, избежать которых в их целом можно лишь путем преодоления отдельных содержаний. Так образуется типичное проблематическое положение современного человека: кругом бесконечное число культурных элементов, хотя и не лишенных значения, но, в сущности все же мало значительных. Своей массой они давят, ибо субъект не в силах ассимилировать каждый из них в отдельности, но также не может отвергнуть и всю совокупность их, так как потенциально они все же принадлежат к сфере его культурного развития»[5].

Эту констатацию следует признать верной, что подтверждается аналогией между теми вариантами биологической эволюции, которые были охарактеризованы выше, и теми перспективами культурной эволюции, которые вытекают из описанной Зиммелем ситуации применительно и к отдельному человеку, и к социальным группам.

В индивидуально-человеческом плане тут можно сослаться на факт преобладания так называемых «болезней цивилизации» в структуре патологии современных посттрадиционных обществ: специфика каждой из двух основных форм этих заболеваний (сердечно-сосудистой и онкологической патологии) дает основания рассматривать их в качестве «неудачных» исходов «борьбы со сложностью культуры», т.е. неверной реализации «жизненного задания» конкретными людьми. С этой точки зрения сердечно-сосудистой патологии подвержен тип людей, реагирующих на сложности современной жизни гиперактивностью, избытком контактов и реакций, приводящим к «распылению»; онкология развивается у лиц, склонных или вынужденных свертывать свою активность сверх некоей присущей им индивидуальной меры, «замыкаясь» в себе; тогда как здоровье сохраняют люди, способные выстраивать свою жизненную траекторию по средней – оптимальной – линии, удерживаясь от уклонения в сторону разрушающих крайностей, т.е. «протискиваясь в проход» по линии «одоления полноты» и дальнейшего самосовершенствования.

Эти же три варианта прослеживаются и на социумном уровне: каждому из крупных социальных образований современности в наши дни открываются следующие перспективы: либо раствориться в котле глобализации, либо замкнуться в границах какой-либо локальной социальной формы (самого разного масштаба и культурологической окраски - от традиционализма до маргинальности), либо (как позитивный, но пока «виртуальный» вариант) сохранить свою специфику на общечеловеческом уровне в составе гармонизировавшегося человечества.

Осторожный оптимизм по поводу реальности последнего из трех обозначенных вариантов основывается на том положении, что спецификой своего родового – культурообусловленного – бытия человек предопределен к самосовершенствованию, саморазвитию, к духовной эволюции – эволюции высшего порядка: он может жить, лишь наращивая массив культуры и, сознательно обращая его «на себя», продвигаться вперед; следовательно, даже если масса артефактов постоянно нарастает, это отнюдь не означает, что она рано или поздно обязательно раздавит человека, как это следует, например, из культурологических концепций З. Фрейда, Г. Зиммеля и др. Вывод как раз противоположный: в мире человеческого бытия должен быть какой-то «противоток» однонаправлено нарастающему массиву культуры , и весь вопрос лишь в том, где  именно располагаются его регуляторы и что конкретно следует делать, чтобы воздействовать на него.

Вернемся ненадолго к началу работы, где сказано: условием существования индивидуальностей, составляющих в совокупности целое, является некоторое (всегда конкретное) обособление каждой из них от всего прочего многообразия. Живая индивидуальность – такая, которая обладает способностью существовать в составе многообразия, воспроизводя его в себе, т.е. способностью «сопряжения», как выражается Л.Н. Толстой.

«Сопрягать» - такова наиболее общая формулировка закона жизни у Толстого.

Эта мысль приходит Пьеру Безухову при исходе из Москвы, когда он, засыпая на постоялом дворе в Можайске, вспоминает битву на Бородинском поле: «"Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо!" – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучавший его вопрос»[6].

Таким образом, любое живое образование должно содержать в себе некое упорядочивающее, организующее – «сопрягающее» - начало.

Для человека таким «сопрягающим» началом является смысл. Смысл упрощает для человека и каждую конкретную ситуацию, и мир в целом тем, что сводит задачу «сопряжения» к определенному и единому центрирующему основанию, и так позволяет человеку удержать себя в потоке составляющего мир многообразия. «Бес-смысленность» существования потому так опасна, что отсутствие смыслового центра оборачивается неустойчивостью, рыхлостью индивидуальной человеческой жизни, угрозой «распыления» под напором всей массы воздействующих жизненных обстоятельств.

Каким же образом реализуется смысловая сторона человеческого существования?

Прежде всего, человек как представитель такого живого вида, программы существования которого заложены в культуре, т.е. «вовне» его телесной индивидуальности, является существом «биологически недостаточным» по сравнению с другими живыми видами которые существуют, воспроизводясь «из себя», т.е.  на основе врожденной биологической программы. По этой причине человек вынужден компенсировать эту «недостаточность» посредством обучения[7], (которое в данном случае понимается достаточно широко – как процесс «культивирования» через усвоение текстов культуры, представленной совокупностью знаков). Поскольку же «биологическая недостаточность» человека сказывается и в том, что ни один представитель его вида не в силах одномоментно ассимилировать весь объем необходимой культуры, требуется ее фрагментирование, т.е «рассечение» всего массива знаково представленной культуры на доступные для усвоения фрагменты[8], содержание каждого из которых выстраивается вокруг какого-то одного «центрирующего» знака. Такой знак, стягивающий на себя все содержание того или иного фрагмента, и есть смысл, а в усвоении смыслов заключается и суть обучения, и суть всякого понимания вообще, ибо «понять что-то» значит «понять смысл».

В условиях современной культуры «концентрирующая» роль смыслов приобретает особо важное значение. Если в традиционном обществе главным социальным элементом являлась профессионально-семейная община, в составе которой индивид культивировался «естественно», т.е. неформализованным путем, то в современном обществе главным социальным элементом становится отдельный («автономный») индивид, культивирование которого осуществляется «искусственно», т.е. формализованным путем, предполагающим целенаправленное выстраивание смыслов.

В составе того текста культуры, который сегодня транслируется индивиду формализованным путем, преобладает наука, точнее, научное знание (что вполне закономерно, ибо наука – главный инструмент универсализации человеческого рода в его современном состоянии). В наши дни само научное знание уже необратимо разделилось на два блока – на естественнонаучную и социогуманитарную составляющие. При этом естественнонаучный блок уже  отформализован, т.е. преобразован в смысловом плане: «объектное» научное знание о природе максимально очищено от побочных, вторичных сведений, синтезировано и компактно «упаковано» в 4 фундаментальных теоретических раздела (физика, химия, биология и математика), которые, подобно своеобразным «рассекателям», обеспечивают фрагментирование обращенного к индивиду научно-технического массива культуры с целью его продуктивного усвоения. Блок же «субъектного», социогуманитарного знания в существующем ныне виде не переработан еще в смысловом плане: он чрезмерно, до дробности дифференцирован, крайне велик по объему, содержит в себе множество вторичных, дублирующих друг друга сведений и в таком виде не пригоден для выполнения своей основной – универсализирующей (и в этом плане антропосозидающей) – функции.

Назначение социогуманитарного блока заключается в выработке целостного индивидуального миропонимания – такого, которое создавало бы ориентировку в стремительно расширяющемся универсуме современной культуры и в тем самым выступало бы в качестве реального противовеса тем деструктивно воздействующим на человека узко-специализирующим тенденциям, которые исходят со стороны четко отформализованного и по этой причине получающего перевес естественнонаучного блока, включая все создаваемые при его посредстве компоненты современной техногенной цивилизации (глобальная техносфера, мировой рынок, ТНК, современное государство, бюрократия и т.д.). Поскольку же  гуманитарный блок в существующем виде не выполняет свою функцию, то «искусственно» культивируемая личность современного человека все больше зауживается, «селективизируется», что усугубляет наметившийся еще в эпоху промышленной революции разрыв между большим «системным миром» и малым «жизненным миром» (Ю. Хабермас), порождает антропологический кризис в самых разных его проявлениях и продолжает питать все более мрачные прогнозы по поводу современной культуры, в развитии которой уже довольно четко определились обе неблагоприятные перспективы – «распыления» и «замыкания».

Но в этом свете как раз все более ясно контурируется и альтернативная по отношению к этим вариантам перспектива –  «проходная», выводящая культурную эволюцию на новый, более высокий уровень. Для ее реализации необходима в сущности лишь радикальная переразметка всего теоретически представленного опыта культуры. Конкретнее, это означает принципиально новую систематизацию гуманитарного знания, усвоение которого индивидом через посредство соответствующих «рассекателей» смогло бы создать «противоток» в русле культурной эволюции, превратив стремительно нарастающую по ходу развития культуры волну артефактов в источник сопряжения уникального и универсального, а тем самым -  бесконечного развития человеческой личности.

Представляется, что решение данной задачи по силам только философии – единственной из обладающих научным статусом дисциплин, которая способна удерживать весь теоретический массив общечеловеческого опыта в составе единой концептуальной целостности. «Во всех этих переменах на долю философии достается роль амбивалентной  д у х о в н о й  с и л ы, порожденной внутренней родовой необходимостью интегрировать разнонаправленные тенденции в историческом развитии форм общественного сознания»[9].

Но что конкретно должна сделать в этом случае философия? – Прежде всего, объединить знание о природе и знание о человеке и обществе на антропологическом основании, представив их как результат единого исторического процесса развития культуры, по определению и сути носящей «антропогенный» характер. С этой эволюционно-исторической точки зрения и естественнонаучное, и социогуманитарное знание выступают в качестве результата научно-теоретического оформления двух аспектов человеческого бытия в мире: статического, «объектного», связанного с природным, устойчивым «фоном» человеческого существования – с одной стороны, и динамического, «субъектного» аспекта, явно подвижного, наглядно изменяющегося в масштабах времени жизни и отдельной человеческой личности, и конкретного поколения – с другой стороны. Оба аспекта историчны, оба «культуропроизводны», оба теоретически представлены в общественном сознании, но – в разном качестве, и прежде всего по той причине, что для первого вида теоретически выраженного опыта уже более 150 лет назад были выработаны эффективные «рассекатели» и созданы соответствующие дисциплинарные «резервуары» в виде «наук о природе», а для второго этот исторический момент наступает только в наши дни. Главной задачей философии поэтому становится «сжатие» всей совокупности наличного знания в целостное мировоззрение с последующим выстраиванием конкретных способов его фрагментации и трансляции индивиду для продуктивного продолжения культурной эволюции.

Тем самым на философию возлагается задача онтологической значимости. Представляется, что решение этой задачи ей вполне по силам. 

Таковы выводы, вытекающие из рассмотрения биологической и культурной эволюции, опыт сопоставления которых представлен в настоящей работе.

 

 

 

 



[1]     Лифшиц М.А. Античный мир, мифология, эстетическое воспитание // Мих. Лифшиц. Мифология древняя и современная. М.: Искусство, 1980. С.76.

[2]     Тарантул В.З. Геном человека: Энциклопедия, написанная буквами. М.: Языки славянской культуры, 2003. С.267-268.

[3]     Плесснер Х. Ступени органического и человек: Введение в философскую антропологию. М.: РОССПЭН, 2004. С.48.

[4]      Плотников В.И. Жанр в духовной ситуации XX века // Многообразие жанров философского дискурса. Коллективная монография. Под общей редакцией д-ра филос. наук В.И. Плотникова. Екатеринбург: 2001. С.234.

[5]      Зиммель Г. Понятие и трагедия культуры // Георг Зиммель. Избранные работы. Киев: Ника-Центр, 2006. С.101-102.

[6]       Л.Н. Толстой. Война и мир. Том третий, часть третья, IX.

[7]       Петров М.К. Кризис европейской культурной традиции и ее проблемы. М.: РОССПЭН, 2004. С. 61-62.

[8]       Неретина С.С. Петров М.К. // Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т.3. С.229.

[9]       Плотников В.И. Ук. соч. С.231.