Статьи из рубрики "Теория культуры" на сайте Владимира Александровича Рыбина на официальном сайте РФО "Диалог XXI век"

В.А. Рыбин, д.ф.н.(Челябинск)

доктор философских наук,

доцент, профессор кафедры философии

Челябинского государственного университета.

Компоненты антропологического кризиса современности

Опубликовано на английском языке: Rybin V.A. The Components of the Anthropological Crisis of Modernity / Vladimir Rybin // The Human Being in Contemporary Philosophical Conceptions, Edited by Nicolay Omelchenko. Cambridge Scholars Publishing, 2009. S.245-251.

Во второй половине XX века был зафиксирован феномен «экзистенциального вакуума»: повышение уровня потребления в развитых обществах ведет к утрате многими людьми смысла жизни, коррелирует с ростом немотивированной агрессии, алкоголизации, наркомании, числа депрессий и самоубийств и т.д.[1] Большинство авторов ограничиваются описанием психологических эффектов данного феномена. В представленной ниже работе «экзистенциальный вакуум» рассмотрен как производная более обширного и сложного феномена – как один из компонентов антропологического кризиса современности.

Разум в качестве свойства, специфицирующего представителей рода Homo sapiens, означает всегда некий «избыток» возможностей, который проявляется в способности действовать нестандартно, т.е. по-новому в новых условиях[2]. Поэтому можно утверждать, что разум человека проявляется как творчески-инновационная способность.

Данная способность в той или иной степени (относительно чего существуют разные мнения) есть результат усвоения культуры, т.е. трансформации значений коллективного опыта в индивидуальные смыслы. Этот процесс берет начало в «жизненном мире», где представители старших поколений по ходу непосредственных личностных контактов транслируют младшим поколениям главные ценности своей культуры. «Жизненный мир» является принадлежностью любой культуры, вне зависимости от стадии ее развития, но как некая автономная реальность он впервые был выделен в европейской культуре и введен в философию Э. Гуссерлем. Уникальность европейской индустриальной культуры Нового времени заключается в том, что некоторая часть всей социокультурной целостности, связанная с наукой и техникой, впервые была радикально отделена от традиционного «жизненного мира» и вместе с политической надстройкой была вынесена в большой «системный мир» (Ю. Хабермас). Так возникла «техногенная цивилизация Запада» (В.С. Степин).

Проекция «системного мира» на личность новоевропейского человека формирует его в качестве «гражданина» (т.е. обученного определенной специальности профессионала), тогда как проекция «жизненного мира» формирует его в качестве «буржуа» (т.е. частного лица с присущими ему индивидуальными ценностными установками). В результате процесс воспроизводства разумности у человека в европейской культуре раздвоился. Эту раздвоенность Гегель определял как «несчастное сознание».

До тех пор, пока темп смены стандартов культуры был относительно замедленным, пока старшие поколения сохраняли свой авторитет и «жизненный мир» в их лице обеспечивал смыслами представителей младших поколений, новоевропейская культура развивалась без особых проблем. Но как только во второй половине XX в. темп обновления культуры стал превышать темп естественной смены поколений, жизненный опыт старших утратил свою значимость для молодых. Здесь «достигается критическая точка, за которой младшему поколению больше не удается достичь взаимопонимания со старшим, не говоря уже о культурном отождествлении с ним»[3]. Исчезла та инстанция, где протекали начальные, базисные стадии формирования разумной способности человека и создавались индивидуальные смыслы. Так возник «экзистенциальный вакуум» со всеми его проявлениями.

Но причины этого феномена размещены глубже – на уровне «антропологического кризиса». К его выявлению мы и переходим.

Главная закономерность «антропологического кризиса» состоит в том, что структурно-функциональная основа современного индустриального общества, прежде всего деление на «системный мир» и «жизненный мир» остались в неизменности. При этом «системный мир» как совокупность общезначимых значений приобрел жесткость, а «жизненный мир», производящий у индивида смыслы, стал интенсивно убывать. Но поскольку смысловое звено не может у человека исчезнуть совсем, то в существующей социальной структуре оно становится зоной распада – «черной дырой культуры». Можно сказать, что вся современная культура развивается на все более неустойчивом и нездоровом антропологическом основании.

Закономерно, что и со стороны «системного мира» (т.е. общества), и со стороны «жизненного мира» (т.е. индивида) вырабатываются способы поддержания своей стабильности - своего рода «иммунизирующие стратегии». Совокупность этих стратегий и образует главные компоненты антропологического кризиса современности.

«Иммунизирующие стратегии» со стороны индивида направлены на то, чтобы сохранить смысл существования конкретной личности, предотвратить растворение этого смысла в составе значений «системного мира».

Первый вариант данной стратегии - «инкапсуляция» индивидов в составе ограниченных субкультур, закрытие смыслового пространства «изнутри» самыми различными способами, например, через погружение в быт, в течение жизненной повседневности[4]. Количественное ограничение смыслов упрощает жизнь индивида, но одновременно исключает его из большой культуры, обрекает его на участь полумаргинала.

Второй вариант - включение человека в локальную, изолированную от общества социальную группу (секту). Это тоже весьма распространенная форма сохранения смысловой уникальности индивида. Теоретическое оформление такого рода групп разнообразно, но неизменно содержит в себе элементы эзотеризма и мистики[5] – от теософских учений в духе Блаватской до контрнаучных движений конца XX в. (new age) и разного рода эклектических направлений, которые совмещают в себе гностицизм, оккультизм, элементы научного и обыденного знания (Т.Роззак, С. Гроф, Т.Лири, Н.Браун, К. Кастанеда и др.). Все формы данного варианта предполагают трансформацию сознания и частичный переход в зону патологического мышления.

В качестве следующего варианта индивидуальной стратегии можно рассматривать уход индивида «в себя», т.е. погружение исключительно в собственный внутрипсихический мир (вариант Кьеркегора). Здесь развиваются депрессии разной степени интенсивности при одновременном выключении из сложившихся межчеловеческих контактов.

В некоторых случаях трансформация сознания для защиты индивидуальных смыслов переходит некую границу, возврат к нормальному мышлению становится невозможным. Это - «уход в астрал».

Предельным вариантом данной стратегии становится смерть, точнее разного рода способы самоуничтожения – от потребления алкоголя и наркотиков до целенаправленного суицида.

Таким образом, первая из «иммунизирующих стратегий», нацеленая на удержание индивидуальных смыслов «жизненного мира, приводит в конечном счете к деструктивному результату.

Особый вид стратегии, промежуточный относительно стратегий со стороны индивида и со стороны общества реализуется в массовой культуре. Здесь предполагается уже не ментальная самоизоляюция индивида в пределах «жизненного мира», но сочленение индивидуального смыслового пространства и значений «системного мира». Массовая культура в наши дни является важнейшей инстанцией формирования личности, поскольку до минимально низкого уровня упало значение такого социального института «жизненного мира», как семья, а «распространение принятых ценностей возложено на экспертов средств массовой информации, которые обучают стереотипам как деловым (умелость, стойкость, личностные качества), так и романтическим»[6]. Массовая культура, несомненно, выполняет некоторые психотерапевтические функции и становится важнейшим институтом поддержания устойчивости современного общества, ибо она внешним образом оформляет ту потребность в смыслах, которую не может более удовлетворить распадающийся «жизненный мир». Но в то же время она нацелена не на продуктивное воплощение творчески-инновационной способности, а на ее «истощение» или «расход» в процессе потребления индивидом специально изготовленных суррогатов.

Третья стратегия исходит от общества. Она смещена к «системному миру» и нацелена на то, чтобы закрепить индивида за выполнением узкопрофессиональной функции. Основным ее вариантом является углубление разделения труда. По этому поводу немало было сказано и классиками буржуазной политэкономии, и классиками марксизма. Нет сомнений, что углубление разделения труда происходит параллельно с автономизацией индивида, с расширением пространства его свободы. На этой эффекте разделения труда делали акцент классики либеральной теории (И. Бентам, Дж.С. Милль и др.), а также в какой-то степени и К.Маркс, который рассматривал систему капиталистического промышленного производства как «богатство» - предпосылку абсолютного «развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу»[7]. С другой стороны, К. Маркс не сомневался, что в «системном мире» разделение труда воспроизводит буржуазное государство с присущими ему классовой эксплуатацией, социальным и имущественным неравенством. Именно на этой стороне делали акцент последователи марксизма-ленинизма. Однако, ни те, ни другие не углублялись в сами истоки способности человека разумно действовать в системе разделения труда, т.к. «жизненный мир», где эти истоки берут начало, в то время воспринимался как безусловная данность и не представлял проблем.

В наши дни, когда среда «жизненного мира» подвергается деструкции, именно структуры «системного мира» воспроизводят разделение труда, закрепляют разные формы неравенства, но при этом одновременно удерживают современное общество от распада. Более того, одномоментный демонтаж всей системы социальной стратификации мгновенно привел бы к чрезвычайно разрушительным последствиям в виде общего коллапса культуры. Следовательно, по мере увеличения массива культурных артефактов закрепление жесткости каркаса «системного мира» становится основным результатом «иммунизирующей стратегии» со стороны социального целого.

Таким образом, направленные друг на друга «иммунизирующие стратегии» как со стороны индивида, так и со стороны общества, образуют основные компоненты современного антропологического кризиса.

Но тогда возникает вопрос: в каком направлении будет развиваться современное общество, переживающее этот кризис? Каково будущее человечества?

Если принять сложившееся соотношение «жизненного мира» и «системного мира» в качестве устойчивых оппозиций, то вырисовывается следующая картина. Т.к. «функциональность» исходных антропологических звеньях в среде «жизненного мира» уже утрачена, и гарантом сохранения социальной целостности становится «системный мир», то общесоциальное развитие должно развиваться по линии дальнейшего углубления разделения труда. Но деятельность человека в системе разделения труда всегда протекает в форме исполнения конкретных механических стереотипов. Отсюда следует, что при нарастании сложности всей этой системы на стороне индивида т.е. в антропологическом звене современного производства, все больше будет проявляться избыточность его творчески-инновационной способности. Разумность человека становится ненужной и даже вредной по отношению к «системному миру», т.к. новая искусственная среда «принимает только информационный аспект человека, ввергая его как целостное существо в состояние кризиса. По своей сути, а особенно в тенденции, она является не античеловеческой – просто постчеловеческой. Постчеловеческая среда и соответствующая ей рациональность рождает постчеловека»[8].

Соответственно вырисовывается и перспектива дальнейшего развития «антропологического кризиса»: это – угроза полной ликвидации творческой «избыточности» человека при одновременном целенаправленном усовершенствовании какой-либо отдельной частичной функции. Это значит, что «антропологический кризис» переходит в «антропологическую редукцию».

С этой точки зрения мода на стигматизации разного рода (пирсинг, татуирование, боди-арт, разные формы самодеструкции) представляют собой «мягкий», экспериментальный вариант «антропологической редукции», а культивирование уродства (девотизм) и разные способы искажения образа человека в современной художественной культуре[9], нацелены на то, чтобы психологически подготовить общество к реализации проектов радикальной модификации человека.

В рамки «антропологической редукции» укладываются и проекты по «улучшению человеческой природы» с использованием последних достижений биомедицинских технологий. Конкретные средства для этого могут быть самыми разными, вплоть до клонирования человека, но все они определяются допущением, «согласно которому человека можно понимать как всего лишь набор отдельных признаков»[10]. Следовательно, главной целью здесь остается приспособление человека к выполнению ограниченной функции в системе разделения труда. В русло этой же тенденции входит также возрождение евгенических проектов на новом научном материале[11]. С этом контексте получает объяснение и постоянный интерес к проблеме эвтаназии: в самом деле, если постулировать человека как автомат и рабочую машину, то закономерны и поиски способов «выключить» эту машину с связи с ее «износом» - после того, как её функционирование становится неэкономичным и невыгодным[12].

Следовательно, сохранение сложившейся в последние десятилетия XX в. оппозиции «жизненного и системного миров» не только углубляет «антропологический кризис», но ведет к закреплению кастово-профессиональное деления общества на «работников» и «писцов», как в классических деспотиях Древнего Востока или на «морлоков» и «элоев», как в утопии Г. Уэллса «Машина времени». Нельзя исключить того, что иные мрачные картины «антропологической редукции» в произведениях Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Е. Замятина и др., могут стать реальностью. К счастью, пока это еще тенденции.

В качестве резюме можно утверждать, что исчерпание ресурсов «жизненного мира» по воспроизводству творчески-инновационной (разумной) способности человека в полном смысле слова вывело современную культуру на точку бифуркации, обозначив две возможные перспективы ее дальнейшего движения: либо дальнейшую утрату человеком своего разума и окончательное закрепление его за узко-профессиональной функцией по нормам «автомата» и «робота», либо целенаправленное воссоздание разума в культуре на новых основаниях. Первая перспектива означает движение по линии «антропологической редукции» в направлении ликвидации Человека разумного. Вторая означает поиски новых ресурсов в человеке и в культуре, по значимости сравнимых с «неолитической революцией». Но до тех пор, пока «точка бифуркации» не будет преодолена, современная культура останется в состоянии «антропологического кризиса» со всеми его компонентами.